В бытность мою в составе Совета экономических консультантов я видел мощные силы, выступавшие за секретность, и пришел к пониманию существа проблемы. Секретность предоставляет государственным чиновникам свободу действий, какой они никогда бы не пользовались, если бы их действия находились под пристальным взором общественности. Секретность не только облегчает им жизнь, но и обеспечивает полное господство узкоэгоистических интересов. Секретность позволяет также скрывать ошибки, малые или крупные, являющиеся результатом непродуманных решений. Как иногда говорят, «солнечный свет есть наилучший антисептик».
Даже если политика не руководствуется групповыми интересами, секретность вызывает подозрения, чьи интересы на самом деле обслуживаются, и такие подозрения, даже если они беспочвенны, подрывают политическую устойчивость мероприятий. Именно эта секретность и эти подозрения вызвали к жизни то, что вылилось в протестное движение. Одним из требований протестующих были большая открытость и прозрачность.
Это требование имело особый резонанс потому, что во время Восточноазиатского кризиса МВФ сам подчеркивал важность прозрачности. Одним из явно непреднамеренных последствий акцента в риторике Фонда на прозрачность был в конечном счете поворот прожектора на сам МВФ, но когда был брошен на него высвечивающий луч, оказалось, что она там недостаточная
Секретность подрывает демократию. Демократическая подотчетность может существовать только в том случае, если те, кому подотчетны эти общественные институты, достаточно хорошо информированы о том, что делают эти институты, в том числе о выборе, который им предстоит сделать, и как принимаются их решения. В главе второй мы рассмотрели, как современные демократии пришли к осознанию необходимости признать право на информированность одним из основных гражданских прав, что и получило правовое оформление в таких законах, как американский Акт о свободе информации. Мы видели, однако, что, номинально поддерживая прозрачность и открытость, МВФ и Всемирный банк еще не восприняли эти идеи. Они должны это сделать.
Реформирование МВФ и глобальной финансовой системы
Есть общие моменты в реформах, в которых нуждаются международные экономические институты, но каждый институт имеет свою специфическую группу проблем. Начну с МВФ отчасти потому, что это позволяет лучше уяснить некоторые проблемы, которые существуют в меньшей степени и в других институтах.
Предыдущая глава начинается с вопроса о том, почему организация, персонал которой состоит из таких талантливых (и высокооплачиваемых) государственных бюрократов, сделала так много ошибок? Я предположил, что часть проблем МВФ возникла из-за несоответствия между первоначальными целями, для которых он был создан, в том числе укрепление глобальной экономической стабильности, и новыми целями, такими, как либерализация рынка капитала, которые скорее отвечают интересам финансового сообщества, чем глобальной стабильности. Это несоответствие привело к интеллектуальной непоследовательности и несовместимости отдельных мероприятий в масштабах, выходивших за рамки чисто научного интереса. Неудивительно, что в таких условиях трудно было проводить последовательную политику. Экономическая наука слишком часто заменялась идеологией, такой идеологией, которая давала четкие директивы, но не всегда работоспособные рекомендации. Но эта идеология хорошо согласовывалась с интересами финансового сообщества даже тогда, когда рекомендации оказывались неудачными, и поэтому эти интересы тоже обслуживались недостаточно хорошо.
Одним из важных различий между идеологией и наукой является то, что наука признает границы познанного. Всегда существует некоторая неопределенность. В противоположность науке МВФ никогда не обсуждает неопределенности, связанные с политикой, которую он рекомендует. Он скорее хочет создать образ непогрешимого. Эта позиция и это умонастроение затрудняют обучение на ошибках прошлого, ибо нельзя учиться на ошибках, не признавая их. В то время как многие организации пытаются убедить других в своей непогрешимости, проблема МВФ заключается в том, что Фонд зачастую действует так, как если бы сам почти что уверовал в свою непогрешимость.
МВФ признал свои ошибки в Восточной Азии: ограничительная фискальная политика усугубила спад, стратегия реструктуризации финансовой системы в Индонезии привела к набегу вкладчиков на банки, что только ухудшало состояние дел. Но не вызывает удивления то, что Фонд и министерство финансов США, которые ответственны за навязывание многих политических мероприятий, попытались ограничить критику и свернуть дискуссию. Обе организации пришли в ярость, когда Всемирный банк в своем докладе коснулся этих и других ошибок и репортаж об этом был напечатан на первой странице «Нью-Йорк тайме». Были даны указания надеть намордники на критиков. В дальнейшем МВФ не занимался основательным рассмотрением проблемы. Там никогда не задавались вопросом, почему случились эти ошибки, что было неверно в моделях или что нужно сделать, чтобы предотвратить их повторение во время кризисов, неизбежных в ближайшем будущем. (На январь 2002 г. в состоянии кризиса находится Аргентина. И опять политика выкупа долгов, предложенная МВФ, провалилась; ограничительная фискальная политика, на которой Фонд настоял, загоняет экономику все глубже в рецессию.) МВФ никогда не задавался вопросом, почему его модели систематически недооценивали глубину рецессии или почему его политика систематически была излишне ограничительной.
Фонд старается защитить свою репутацию институциональной непогрешимости, заявляя, что, если он выкажет отсутствие твердости в своем убеждении, признает, что его политика была неправильной, он может потерять доверие, в то время как успех его политики обусловлен доверием к нему рынков. И здесь опять сквозит самая настоящая ирония. Действительно ли МВФ, постоянно восхваляющий «совершенство и рациональность» рынка, полагает, что он повышает к себе доверие, делая всегда слишком уверенные прогнозы? Прогнозы, которые повторно не осуществляются, скорее подрывают образ непогрешимости Фонда, особенно если рынки так рациональны, как он утверждает. В настоящее время Фонд потерял большую часть доверия к себе не только в развивающихся странах, но и в лелеемых им кругах финансового сообщества. Если бы в МВФ были более честными, более откровенными и более скромными, его репутация сегодня, бесспорно, была бы лучше.
Иногда руководители МВФ приводят другую причину своего отказа обсуждать альтернативные варианты политики и сравнивать их риски со своим вариантом. Они говорят, что это просто приведет развивающиеся страны в замешательство,- установка на то, чтобы играть роль патрона, отражает глубинный скептицизм МВФ в отношении демократических процессов.
Хорошо было бы, если бы МВФ понял эти проблемы, изменил свое умонастроение и модус поведения. Но навряд ли это осуществится. На самом деле Фонд не торопится учиться на своих ошибках отчасти, как мы уже убедились, потому, что там слишком велика роль идеологии и сильна вера в свою институциональную непогрешимость; отчасти потому, что его иерархическая организационная структура используется для поддержания определенной мировоззренческой доминанты во всем институте. МВФ не является, говоря языком современных школ бизнеса, «обучающейся организацией», и, подобно другим организациям, которые считают излишним учиться и адаптироваться, он испытывает затруднения, когда среда вокруг него меняется.
Как я уже отмечал, фундаментальные изменения могут произойти только с изменениями в системе управления, но последние в ближайшее время маловероятны. Большая прозрачность может помочь делу, но даже здесь значимые реформы натолкнутся на сопротивление.
Широкий консенсус ― вне МВФ ― возник в отношении того, что Фонд должен ограничить свою деятельность основной сферой ― антикризисными мероприятиями; он не должен больше вовлекаться (за исключением кризисных ситуаций) в проблемы развития или переходных экономик. Я всецело с этим согласен отчасти потому, что другие реформы, самого МВФ, которые сделали бы Фонд способным содействовать демократическому, справедливому и устойчивому развитию и переходу к рыночной экономике, попросту не предвидятся в ближайшем будущем.
Есть еще соображения в пользу сужения сферы деятельности. МВФ в настоящее время отвечает за сбор ценных статистических данных по экономике. И хотя Фонд в общем и целом делает эту работу хорошо, публикуемые им данные скомпрометированы его ответственностью за активные операции в области экономической политики. Ему приходится подправлять экономические прогнозы, тем самым демонстрируя успешную работу своих программ, подтверждаемую статистикой. Многие пользователи прогнозов МВФ не подозревают, что они не похожи на обычные прогнозы. В них прогнозы ВВП не опираются на сложные статистические модели или даже заключения лучших экспертов ― знатоков экономики, а являются числами, полученными на переговорах как часть соответствующей программы МВФ. Такие конфликты интересов неизбежно возникают, когда агентство, занимающееся оперативной деятельностью, ответственно также и за статистику. Поэтому многие государства учредили независимые статистические ведомства.
Другим видом деятельности МВФ является мониторинг, анализ экономических результатов страны в ходе консультаций по 4-й статье, обсуждавшихся в главе второй. Это механизм, с помощью которого МВФ навязывает развивающимся странам, не зависящим от его помощи, свои особые взгляды на будущее. Поскольку экономический спад в одной стране может оказать нежелательное воздействие на другие страны, имеет смысл, чтобы страны оказывали давление, заставляя друг друга поддерживать силу своей экономики. Здесь также отражается проблема продукции глобального общественного потребления. Проблема заключается даже в самой форме странового отчета. МВФ акцентирует внимание на инфляции, но безработица и рост имеют столь же важное значение. И политические рекомендации тоже отражают частные взгляды Фонда на баланс между государством и рынками. Мой непосредственный опыт с консультациями по 4-й статье в США убедил меня, что это тоже задача, которая должна быть передана другим организациям. Поскольку спад в одной стране оказывает непосредственное влияние на ее соседей и соседи уделяют повышенное внимание тому, что происходит в ней, региональный мониторинг был бы жизнеспособной альтернативой.